Этот юноша... Или «некто из начальствующих», как именует его апостол Лука... Почему он все-таки подошел ко Христу, с какой целью обратился к Нему? «Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» (Лк. 18, 18). Разные на этот счет есть толкования, версии, объяснения.

Христос и богатый юноша. Автор: Генрих Хоффман

Возможно, что юноша сей и правда хотел узнать, что ему необходимо, чтобы не остаться вне врат Царствия Небесного, не оказаться отлученным от лица Божия. Что может заставить в этом усомниться? Наверное, последующий диалог, в котором Господь напоминает молодому человеку заповеди, коими всяк верующий спасается, а тот, в свою очередь, говорит, что не только знает и помнит эти заповеди, но и неукоснительно исполняет их.

Так и хочется выразить недоумение: зачем же тогда спрашивает, если и ведает, и творит?

Может быть, не буквально он все же эти заповеди исполняет, не без упущений? Или, что еще верней: чувствует, что чего-то еще недостает, что дела его, словно тело без сердца? И потому хочет уточнить, что же это такое, это недостающее? Похоже больше на второе...

И вот задает он свой вопрос. Задает не первому встречному, а Христу. И называет Его при этом «Учителем благим». Вряд ли он на самом деле понимает, Кто перед ним, но одно точно: он верит, что это Тот, Кого должно спросить, у Кого есть ответ.

И слышит ответ, и... отходит с печалью.

Не хочу его судить – и жаль мне его, и просто не до того.

Он поверил в истинность сказанного: «Еще одного недостает тебе: все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи, следуй за Мною» (Лк. 18, 22). Потому что если бы не поверил, то обязательно возразил бы, стал спорить, доказывать, настаивать на абсурдности этого наставления и предложения. Не стал. Значит, принял услышанное, не усомнился в нем. Но – отошел. И предельно ясно объясняется, почему: «Потому что был очень богат» (Лк. 18, 23). А кто не знает, как трудно расстаться с богатством? Чем больше оно, тем крепче держится за него человек, точно и правда – в богатстве и жизнь, и самая душа его.

И все же не о юноше как таковом речь. К тому же ведь и не знаем мы: отойти-то он отошел, а кому ведомо – может, после вернулся? И продал, и раздал, и сокровище на небесах стяжал, и за Христом последовал? Вполне такое возможно.

Речь – о нас. Мы ведь тоже много всяких вопросов задаем. И Евангелие читаем, и заповеди знаем, и со святоотеческим наследием, кажется, знакомы не понаслышке. А все равно то и дело ищем ответ: «А как тут поступить? А как здесь? А если так, то как?...». И прочая, прочая...

И вот снова хотелось бы уточнить, как и в отношении юноши евангельского: с какой целью мы спрашиваем – себя, духовника, Бога? Если спрашиваем оттого, что действительно не знаем еще ответа, если ищем пути прямого, верного и не находим, то это одно дело, законен и праведен такой вопрос. Но может быть и по-другому.

Я помню, как часто бывало: приедешь к отцу Кириллу (Павлову), поисповедуешься, а потом – вопросы. Один, другой, третий... И он терпеливо на них отвечает. Отвечает, а потом вдруг вместо ответа – на какой-либо из них – тебя спрашивает:

– Ну а ты-то сам что об этом думаешь?

Архимандрит Кирилл (Павлов). Фото: Виктор Корнюшин

Запнешься на мгновение, задумаешься, а потом и ответишь. Причем как? Дашь ответ единственно возможный и услышишь тут же:

– Вот, правильно, правильно ты сказал! И я так думаю!

И хотя ни слова укора, ни взгляда обвиняющего, ни насмешки заслуженной, да сам себя уже простить не можешь; ну чего батюшке голову морочил, чего спрашивал о том, что и так ясно было? Надеялся, что батюшка тебе ответ даст мягче и дипломатичней, чем твоя совесть? Ну вот – дал, мягче и дипломатичней, но в полном с ней согласии. Иди и выполняй.

Так бывает, когда духовника спросил. Хотя, конечно, кто-то и с духовником может поспорить, не принять его слов, но что об этом говорить: если есть духовник, то слушайся его, а если не слушаешься, то, скорее всего, у тебя его уже нет..,

Но вот если и правда нет духовника, если только с самим собой советуешься да к Богу в молитве обращаешься, то опасность смалодушествовать еще больше. Ответ Божий, даже самый явный, можно «не услышать», внушения совести – «не разобрать». И часто так бывает, потому что малодушен и слаб человек.

Только... Только стоит в чем-то одном Господа не послушать... Нет, не так. Не в чем-то одном, а именно в том, что мы сами на данный момент ощущаем как самое важное, самое болезненное. И все – мы уже не можем идти за Ним, как шли до того, это торможение, вынужденная остановка, простой. Остановка и простой в духовной жизни, да и просто в жизни как таковой.

И когда мы видим христианина, который уныл, безрадостен, расслаблен духом донельзя, то, скорее всего, причина именно в этом – в сознательно не услышанном ответе, в попытке обмануть и Господа, и самого себя и в последующем за этим угасании. И когда в подобном состоянии пребываем мы сами, то причина опять-таки та же.

И что особенно опасно: и этого «не заметить», и тут, в отношении немощи своей, спрятать голову по-страусиному в песок. И так, по-страусиному же и жить, превращаясь постепенно лишь в напоминание о себе прежнем.

Лучше уж, столкнувшись с чем-то, что кажется нам не по силам, задавшись вопросом: «Что сделать мне в этой ситуации, чтобы наследовать жизнь вечную?» и, не понеся тяжести ответа, поступить, как юноша евангельский. Отойти с печалью и явственно, честно сказать себе: «Не могу!».

Но только не далеко отойти, а до следующих буквально слов Спасителя: «Невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18, 27). Потому что юноша не знал этой простой и удивительной истины: когда не можешь сделать того, что ожидает от тебя Бог, и это причиняет твоей душе скорбь, то не малодушествуй, не унывай, а открой и немощь, и скорбь свою перед Господом, и Он, если смиришься, все сделает Сам. Может, не сразу, может, придется еще помучиться и потерпеть себя. Но – сделает. И самое главное: следование твое за Ним по-прежнему будет возможно.