– Он отличался двумя элементами, которые были совершенно новыми. Во-первых, в истории Русской Церкви никогда не бывало Архиерейского Собора столь многочисленного. Два года назад, когда проходил последний Собор, его участников было, если не ошибаюсь, около 220, а теперь их 290! Это очень серьезный количественный рост епископата. Во-вторых, большая подготовительная работа, которая была проведена между двумя Соборами, связанная с деятельностью Межсоборного присутствия, учрежденного по инициативе Святейшего Патриарха. Комиссии, которые функционируют в рамках Межсоборного присутствия, предварительно рассмотрели большой спектр разных вопросов церковной жизни. Документы, положенные в основу нашего Архиерейского Собора, были подготовлены именно этими комиссиями, так что мы рассматривали документы, которые были выработаны на основе дискуссии, проверены и отредактированы. На Архиерейском Соборе они, разумеется, подверглись обсуждению и доработке, но если бы не было предшествующей работы Межсоборного присутствия, наша деятельность не могла бы быть столь плодотворной.

– Наши священнослужители и миряне в небольшой мере участвовали в этом обсуждении. Частично это связано с тем, что мы вынуждены в целом ряде вопросов смотреть на явления церковной жизни с совершенно иной точки зрения. Это связано с тем, что мы живем в иных реалиях, чем верующие в России, Украине, Молдове, Беларуси.

– Для нас эта тема, можно сказать, непонятна. Мы в Зарубежье живем с тем языком, который каждый из нас унаследовал от своих предков. Несомненно, переводы богослужебных текстов, которые были осуществлены в прошлые века, в каких-то моментах «хромают», слишком сильно ориентируются на греческий подлинник, что можно изменить. Но мы не видим в этом первостепенной важности. Для нас намного важнее переводы на местные европейские языки – немецкий, английский, французский и т.д., поскольку мы объективно вынуждены пользоваться на богослужениях и другими языками, помимо церковнославянского. Церковнославянский язык для нас – это твердая основа, на которой мы стоим, но мы ощущаем необходимость его очищения от излишних грецизмов. Однако здесь вопрос не может идти о русификации. Мы говорим только об освобождении церковнославянского языка от наслоений, которые мешают восприятию текстов. Порой достаточно просто изменить порядок слов. Эту работу, несомненно, нужно вести, и этой идее мы сочувствуем.

– Мы, живущие на Западе, считаем, что человек должен приступать к таинству причастия как можно чаще. Если меня спрашивают, как часто это желательно делать, то, полагаю, обычному мирянину – три раза в месяц: может быть, в два воскресенья и один какой-нибудь праздник среди недели. При этом наши верующие редко пользуются возможностью приступать к Чаше без повторной исповеди, хотя многие имеют эту возможность. Я, например, благословляю своих духовных чад причащаться без повторной исповеди, и в наших монастырях такая практика существует: я исповедую монашествующих раз в неделю, а причащаются они три раза за эти семь дней. Но я говорю о небольших промежутках времени. Когда же эти промежутки между участием в таинстве причастия достигают двух-трех недель, тогда уже новая исповедь необходима. Нет человека, который жил бы такой жизнью, что мог бы быть уверен: он провел это время, не совершая никакого греха.

На Страстной седмице я разрешаю причащаться каждый день до понедельника Светлой седмицы тем своим чадам, кто приступал к исповеди в Лазареву субботу. Так же советую поступать своим священникам. Но это я могу позволить только тем, кого я хорошо знаю.

Редкая исповедь в грекоязычных Церквях – порочное явление. Оно возникло в силу того, что большинство православных священнослужителей, служивших в XIX веке под османским игом, были безграмотными. Мало кому из них благословлялось исповедовать народ, и, таким образом, взаимосвязь двух таинств была утрачена.

Мы все-таки говорим о духовном возрастании человека, и причастие для этого не может послужить каким-то автоматическим средством. Оно должно быть проявлением духовной зрелости верующего. Мы понимаем, что человек может возрастать духовно или если он регулярно приходит на откровение помыслов, или приступает к исповеди, поэтому совершенно разделить эти таинства нельзя.

Русская Церковь в прошлом регламентировала периодичность причащения очень строго, и на это были свои причины. Мы не придерживаемся такой строгой связи, но, с другой стороны, не отставляем ее полностью. Знаю, что в Американской Православной Церкви прихожане месяцами могут не исповедоваться, но причащаются очень часто. Я считаю, что это – порочное явление, которое неоправданно.

– Когда я услышал об этом впервые, то был шокирован. Как можно в такой великий праздник не причащаться? При этом читается слово святителя Иоанна Златоуста, где все точно сказано, и тут же людям не дают приступить к Чаше! В советское время это, вероятно, было оправданно. Я слышал от старых священников, что тогда, действительно, были очень неприятные случаи, поэтому они так поступали. В наше время ситуация совершенно иная. Но, опять-таки, каждый архиерей и священник должен поступать, руководствуясь собственной совестью и пастырским опытом, и я не могу их критиковать. Могу говорить только за себя.

– Монастыри всегда отражают те настроения или нестроения, которые присутствуют в окружающем обществе. Принимающие монашество уходят из современного им мира, они – его продукты. Надо радоваться тому, что после долгих лет большевистского гнета снова возрождается монашеская жизнь. Нельзя сказать, что сейчас в принципе становится меньше монахов. Если говорить о численности, то, да, их меньше, но ведь и очень небольшая в численном отношении часть народа действительно воцерковлена. Дело не в том, кто крещен и считает себя православным, хотя очевидно, что многие из людей, считающих себя таковыми, даже не крещены. Вопрос в том, насколько человек вовлечен в церковную жизнь, насколько он готов воспринять Христа всем сердцем без остатка.

В монастырях, находящихся в моем ведении, сейчас наблюдается явная тенденция возрастания численности монашествующих. Их сейчас больше, чем даже десять лет назад, и это в основном молодые люди.

– Думаю, главное в том, чтобы максимально общаться с народом Божиим. Я стараюсь как можно чаще посещать приходы своей епархии, взяв за правило одно воскресенье служить в кафедральном соборе, а следующее – где-то в провинции, охватывая, таким образом, максимальное число приходов. Помимо проповеди на богослужении я всегда общаюсь с прихожанами на трапезе и после нее, делюсь с людьми своими наставлениями, мыслями, переживаниями по разным проблемам церковной жизни, отвечаю на их вопросы.

– Радует, что люди тянутся ко Христу, а печалит, что мы часто живем не так, чтобы своей жизнью убеждать всех, что этот путь – правильный.