В обители высших знаний и, следовательно, можно сказать, в обители мудрости, празднуем праздник святой мученицы. Есть ли какое отношение между обителью знаний и мученицей, между мудростью и мученичеством?

Нынешний день есть тот, в который за несколько веков пред сим святая дева, диаконисса Римской Церкви Татиана мученическим подвигом стяжала нетленный венец и, посредством смерти за Христа, родилась в бессмертную блаженную жизнь. Нынешний же день есть тот, в который почти за век пред сим от мудрого благоизволения благочестивой Царицы родилась сия обитель знаний.

По правосудию Провидения день подвига для мученицы сделался и на земле днем славы, не празднословной и суетной, какова бывает слава мирская, но действительной и благотворной. Тогда как Церковь, вспоминая подвиг, славит Подвигоположника и Венцедателя Христа, – тогда особенно дух увенчанной подвижницы привлекается посетить землю, как поприще совершившегося подвига. И в памяти чудесной благодатной помощи, споспешествовавшей подвигу, почерпает дерзновение предстательствовать о благодатной помощи для просящих ее с верою; а небесный Венцедатель возобновляет награду подвига, многомилостиво преклоняясь к сему предстательству. Сим, без сомнения, помышляли воспользоваться руководители сего царского учреждения, когда решились день основания его вспоминать не просто, но с призыванием Божия благословения дальнейшему существованию и деятельности оного. И для того созданный здесь храм вручили покровительству святой мученицы Татианы, и братию сего храма – ее молитвенному предстательству. Помышление благочестивое, проистекшее из чистого источника священнотаинственных преданий.

Но как, по учению апостола, все члены Церкви, следственно, и святые, имеют дарования по благодати данней им различна (Рим. 12:6), следовательно, и благотворят преимущественно по роду своего дарования, следовательно, и желающим от них благодатной помощи прилично в некоторой степени сообразоваться с особенным их дарованием, то есть причина вновь спросить: есть ли какое отношение между мученицей и обителью знаний? Есть ли какое сродство между мученичеством и мудростью?

Ответствую: есть. Мученик есть сын мудрости, и уже не младенчествующий. Мученичество есть род мудрости, и очень не низкий.

Чтобы трудная встреча с бедствиями не сделалась сугубо трудной от их нечаянности, Христос Спаситель предварил о них Своих последователей: «Возложат на вы руки своя, и ижденут, предающе на сонмища и темницы, ведомы к царем и владыкам, имене Моего ради, и присовокупил: прилучится же вам во свидетельство» (Лк. 21:12,13). То есть, гонения за веру должны привести вас к тому, чтобы «свидетельствовать». О чем? – Очевидно, о истине веры Христовой, о Божественной силе Христовой. Заметим, что из сего изречения Христова древней Церковью заимствовано наименование «свидетеля» для означения «мученика», так что на греческом языке «мученик» не иначе называется, как «свидетелем». Можно догадаться, что для свидетельствования о Христе посреди сонмищ иудейских, вооруженных законом и преданиями, и пред лицом царей и владык языческих, действующих лжемудрованием, лестью, силой и яростью, потребна была немалая мудрость. Но на что догадка? – Сие очевидно из продолжения слова Христова: «Положите убо на сердцах ваших, не прежде поучатися отвещавати: Аз бо дам вам уста и премудрость, ейже не возмогут противитися или отвещевати вcu противляющиися вам» (Лк. 21:14,15). Что Христос Спаситель обещал, то, без сомнения, и делом исполнил. Итак, Он мученикам дал, и они имеют премудрость, победоносную над всем, что ей противоборствует.

Жребий мученичества не для всех, но мученическая мудрость не для одних мучеников. Она спасла и прославила их и светит всем на пути истины и спасения.

Не пройди мимо сего света без внимания, кто бы ты ни был, ищущий путей мудрости или только в простоте ходящий. Любопытствуй иногда, не безплодным любопытством, узнать сей род премудрости, которую ты, может быть, не думал искать там, где она тебе указуется, – которая, не прежде поучаяся, преподает сильные уроки, которая победоносно свидетельствует об истине, которой не могут противитися противляющиися, которая исходит от высокого начала, поскольку исходит от Христа: «Аз дам вам уста и премудрость».

Но что за род премудрости у мучеников? Какой состав ее? Как определить ее? Для рассуждения о сем не думаю прибегнуть к руководству тех любомудрых, которые, в виду премудрости Христовой, независимо от нее столько раз предпринимали построить всеобъемлющую науку, но разрушали создание один другого и не составили даже плана, благонадежного и общеприемлемого для предполагаемого построения. Обращусь к любомудрию старому, но не лишенному силы: нет нужды, что устарелым покажется оно пред теми, которые проповедуют безконечное движение к новому, то есть плавание без пристани, стремление без цели. Книга Премудрости изображает премудрость следующими главными чертами: «Целомудрию бо и разуму учит, правде и мужеству, ихже потребнее ничтоже есть в житии человеком» (Прем. 8:7). И вот черты премудрости, которые прекрасно и величественно светят в словах, деяниях и страданиях мучеников христианских.

Не высокий ли разум, или благорассуждение, является у них, когда они, вопреки наследственным предрассудкам, уразумели нелепость многобожия, познали Единого истинного Бога, усмотрели неудовлетворительность внешнего иудейского закона, открыли потребность благодати Христовой и ее Божественную силу, и действительность, и достоинство сего нового ведения определили для себя так решительно и твердо Павловой оценкой: «Вменяю вся тщету быти за превосходящее разумение Христа Иисуса Господа моего» (Флп. 3:8)?

Как совершенно их целомудрие, или воздержание, когда они отреклись не только от всех страстных чувственных удовольствий, но большей частью и от невинных, и не только не искали удовольствий, но решались на жесточайшие страдания, чтобы сохранить чистыми мысль, совесть, сердце, душу, тело и прославлять Бога в телесех и в душах, яже суть Божия (1 Кор. 6:20)!

Как строга их правда, или праведность, когда от них требовали только слова или знака, благоприятного язычеству, а думать оставляли их, как хотят, и когда словом «я не христианин» или даже одним молчанием они могли бы избавиться от страданий и смерти, но они не хотели ослабить правды ниже словом, ниже молчанием. Или когда, например, один из них, которому вложили в руку фимиам и насильно наднесли ее над языческим алтарем, допустил жечь сию руку, но не разжал перстов, чтобы фимиам не упал на алтарь, что удовлетворило бы истязателей и избавило бы его от мучения. Или когда, перенося несправедливые и жестокие оскорбления, лишения, истязания, не только не помышляли они об отмщении, но и оказывали гражданской и государственной власти гонителей точное повиновение во всем, что не противно закону Божию и нравственному.

Как величественно их мужество, когда они, будучи предаваемы на сонмища и ведомы к царем и владыкам за имя Христово, зная, что встретят страдания и смерть, шли неуклонно, спокойно, и некоторые даже с радостью, когда язычество сражалось с ними угрозами, хулениями, бичами, разными орудиями пытки, огнем, раскаленным железом, кипящим маслом, мечом, но победа не доставалась никого не уязвляющему оружию веры и любви Божией, и терпения. Когда, например, святой Лаврентий, лежа одним боком на раскаленной сковороде, сказал мучителям: «Сожжено, оборотите на другой бок», – или когда святой Иаков Персиянин, которому отсекали члены один за другим, при отсечении каждого члена произносил славословие Богу, как свойственно победителю!

Я сказал, и повторяю: жребий мученичества не для всех, но мученическая мудрость не для одних мучеников. Она спасла и прославила их, и светит всем на пути истины и спасения.

Кто не хочет блуждать наудачу, тот хорошо поступит, если при сем свете осмотрится, находится ли он на сем пути или, может быть, не слишком ли от него удалился.

К разуму истины Божественной, Христовой, спасительной прилепились ли мы умом и сердцем так, что она сделалась нашим сокровищем, нашим утешением, и что знания низшие по предметам и целям уступают ей преимущество в нашем внимании, в нашей привязанности? – Это разум, которому учит премудрость. Или, напротив, более книг священных и назидательных нас привлекают книги любопытные и забавные, и учение, которое обещает похвалу или выгоду, занимает более, нежели учение, ведущее к вечному спасению? – Это не тот разум, которому премудрость учит.

Целомудрие и воздержание так ли обладают нами, чтобы удерживать нас от чувственных удовольствий, по крайней мере, незаконных, страстных, излишних, от зрения и слышания, неодобряемого скромностью? Или, напротив, произвольно усиленная жажда чувственных удовольствий кажется требованием природы; привычкой к чувственным удовольствиям заглушается вкус к удовольствиям духовным; стыд не стоит на страже против нескромных зрелищ и нецеломудренных слов? – Это совсем не то, чему учит премудрость. Она учит целомудрию и воздержанию.

Правда наша не в том ли только состоит, чтобы не обижать не обидившего нас? – Это еще не премудрость. Внимательно наблюдать и ревностно исполнять наши обязанности к Богу и ближнему, быть до самопожертвования послушными законной власти, всегда быть готовым по возможности сделать ближнему добро и отстранить от него зло, хранить прямодушие, верность в слове, нельстивость – такова правда и праведность, которой учит премудрость.

Мужество мы знаем и охотно прославляем в жизни военной. А думаем ли мы о мужестве в жизни нравственной? Решусь ли спросить: как перенесли бы мы за веру и правду то, что переносили мученики? – Ограничусь вопросом легким: как переносим мы уязвление насекомого – малую обиду, несправедливый упрек, колкое слово, причиненный вещественный урон? Не раздражаемся ли? Не готовы ли отомстить? – Как далеко сие от премудрости, можно судить по тому, что раздражаться и, по движению одной ярости, чуждой ума, мстительно нападать на раздражающего, свойственно и зверям. Мужество и возвышенность духа, достойные человека и премудрости, должны оказаться в том, чтобы оскорбление малое или великое принять великодушно, оскорбившего простить и, сколько возможно, благорассуждением и доброжелательством возвести его на лучший путь. Бывает потребность в мужестве не только в отношении к людям, которые против нас, но и в отношении к тем, которые, по-видимому, за нас. Есть приятные враги, которые делают нападения не с острым оружием, но с мягкими сетями. Есть люди, которые силой приязни и дружбы влекут к делам неблагородным и неблагонравным, и мысль о приязни и дружбе может ослаблять силу противоборства пороку. Кто станет твердо, и силой благочестивого и нравственного чувства расторгнет сеть и отразит соблазн, тот сын мудрости, и ему принадлежит венец мужества. Уступить лукавому соблазну, значит малодушно изменить премудрости.

Христе, Божия сила и Божия премудрость! (1 Кор. 1:24). Молитвами и примерами святых Твоих мучеников поучай и научи нас премудрости, не той, которую Ты обуил и осуждаешь за ее гордость и суету, но той, которая первее убо чиста есть, потом же мирна, кротка, благопокорлива, исполнь милости и плодов благих, несумненна и нелицемерна (Иак. 3:17). Аминь.

12 января 1851 года, в храме святой мученицы Татианы при Императорском Московском университете